В Вятке (как и впрочем везде) искренне любят проявлять высокие чувства к тем, кто когда-то составлял ее гордость и украшение. Ибо мельчаем и вырождаемся! Память и любовь к ушедшим реальная духовная опора сегодня. Ну а если одно славное имя притягивает к себе еще и другие, не менее славные — так это уже просто праздник сердца!
Так вспоминали на краеведческом четверге «хорошего народника», царского каторжанина и провозвестника свободного слова в темной Вятке Николая Чарушина. Родного брата Ивана нашего Аполлоновича. А в кулуарах даже поспорили, кто из них двоих более матери-родине ценен.
Вышло так, что имя Николая Чарушина оказалось дорого не только вятчанам, но теперь известно и американцам чрез историка Бена Эклофа, который, изучая в здешних архивах историю российского образования, набрел на Чарушина — и искренне им увлекся. Бен Эклоф сделал свое сообщение, а встречно ему выступила Марина Дохматская с фильмом «20 век России в лицах и событиях», одна из серий коего посвящена Николаю Чарушину. (Хотя ей-то в данном случае явно дороже была личность историка Валентина Сергеева, ныне почившего, но оставившего по себе светлую память здешней интеллигенции). Валентин Дмитриевич был и консультантом, и действующим лицом фильма, и душевным другом кинорежиссера, так что она не могла говорить о нем без слез.
Чем примечателен Николай Чарушин? По словам Бена Эклофа, это любезный демократически озабоченным американцам тип образованного революционера-народника, альтернативный пути Нечаева с его фанатичной склонностью «к террору и насилью». Молодой Чарушин в Петербурге принадлежал к весьма умеренным «чайковцам», видевших свою цивилизаторскую миссию в просвещении народа, среди которых, кстати, было немало вятчан. Однако все равно попал в каторгу, после чего верну лся в Вятку и положил начало свободной прессе, выпуская одну за другой вольнолюбивые газеты о тяжелой жизни крестьянства «Вятский край», «Вятская речь». За что поплатилась ссылкой и потерей здоровья его рано умершая супруга — друг и соратник. Вряд ли эти газеты были уж слишком радикальны, однако сам Столыпин заметил их и обозвал «самыми вредными революционными изданиями». Немало поработал Николоай Чарушин и на поприще земства.
После же октябрьского переворота, когда новая власть медленно, но верно укоренилась в Вятке, бывший народник опять оказался неугоден и даже арестован. Однако же выпущен, после чего отошел от политики и работал библиографом Герценки, оставив и в этом деле значимый след. И все старался защитить идеалы народничества от нападок новых партийных историков. Николай Чарушин дожил до преклонных лет, хотя его семейная жизнь сложилась драматично: ранняя смерть супруги, трагическая гибель первого сына, случайно попавшего в армяно-азербайджанскую резню, расстрел второго сына в годы большого террора, а маленький внук не пережил ленинградскую блокаду… И до конца дней терзала его мысль «о черной неблагодарности освобожденного народа», равно как то, что и сам он в свое время поучаствовал в напущении на страну «этого морового поветрия — революции».