“Из Петербурга с любовью”. Так назвал свой концерт гость из Северной столицы, пианист Дмитрий Мячин. Два вечера, в Герценовском и Малом зале филармонии были посвящены русской классике. Прозвучали два ноктюрна и “Мелодический вальс” Глинки, “Элегия” и четыре прелюдии Рахманинова, два этюда Скрябина, а также авторские сочинения.
Дмитрия Мячина любят у нас не меньше, чем в Петербурге. Лирик по преимуществу, лирик тонкий и задушевный, он способен слышать тишину, из которой, как боттичеллиевская Венера, и появляется Музыка. В сочинениях Глинки и Рахманинова пианист воссоздал тургеневскую атмосферу дворянской усадьбы, передав на рояле ностальгические настроения в нежнейших, призрачных борисово – мусатовских красках. Свежо прозвучали пьесы Глинки, столь редко исполняемые на сцене, и напрасно: ещё Чайковский писал, что “его музыку можно поставить в один ряд с Моцартом, вообще с кем угодно”. Сосредоточенно и драматично исполнена была “Элегия” Рахманинова, с редкой пластикой и созерцательностью переданы пейзажность его прелюдий. Некоторая субъективность свойственна игре пианиста, но в Скрябине, например, это органично, ведь мироощущению композитора свойственна крайняя форма идеализма, а эксцентричность жестов в манере Ф. Сая здесь даже уместна.
В “Патетическом “ этюде спорны показались неожиданные вспышки там, где автором они не предполагались, но можно трактовать это и как находку артиста, или же завершающий взлёт, исполненный без педали. Частности, конечно, не имеющие значения, ведь даже в них проявляется творческая натура талантливого музыканта. Его туше слушается с замиранием, руки ласкают инструмент, извлекая акварельной прозрачности краски, особенно волшебно звучащий на пианиссимо. Тишина была такая, словно зал пуст, что бывает, когда встречаешься с откровением, а им оказался практически весь концерт.
Вообще надо заметить, что столь благодарная публика встречается только в провинции, что обычно и отмечают приезжие артисты. Авторские сочинения Д. Мячина не претендуют на глубину, скорее это эскизные зарисовки, записанные импровизации, содержание которых составляют мимолётные впечатления. Названия говорят за себя: “По росе исуповского сада”, “Дыхание неба”, “Поцелуй под дождём”…
Публике, которая пришла отдохнуть, особенно молодёжной аудитории нравятся такие композиции, они пленяют необычными тональными отношениями, медитативными состояниями и уносят в совсем иной мир. По звучанию они напоминают рахманиновскую фактуру, порой импрессионистичность Дебюсси или мир поэзии японской пейзажной лирики, культуру дзэн. Д. Мячин эстет и типичный представитель петербургской фортепианной традиции, его игра изыскана и даже аристократична, в ней слышны черты нильсеновской школы, особенно заметной в бережности отношения к музыкальной ткани, мягкости туше и трепетном отношении к музыке.
Фортепианные вечера у нас в редкость, тем более странно, что из колледжа им. Казенина были четыре учащихся и один педагог, что давно стало нормальным. А было чему поучиться и тем и другим. Традиционно у нас страна пианистов, владение инструментом подчас невероятное, а индивидуальность при этом встречается гораздо реже¸ что отмечал ещё Антон Рубинштейн, а позднее Горовиц, тем более отрадно услышать искусство, проникнутое нежностью и человечностью, сквозящей в каждом исполненном сочинении.
Гуманистическая суть стиля Д. Мячина, естественность и проникновенность, полное владение собой на сцене и владение временем, этой главной категорией исполнительства делают его игру непохожей на то, что обычно слышишь даже у известных пианистов : всё крепко скроено и при этом предсказуемо, приземлённо. Способность подняться над звуковой материей и перейти в сферу мистическую, что особенно свойственно исполнительскому почерку Д. Мячина. Каждое его выступление согревает способностью остановить мгновение и погружением в мир гармоний, поэтических образов, мир красоты.
В. Шапошников, Межрегиональный союз концертных деятелей