В театре кукол вызывали дух Марины Цветаевой

Повод: столетие октябрьской революции и 125 лет со дня рождения поэта

Скромная эскизная читка пьесы «Повесть о Сонечке», сделанная энтузиастами из числа актеров максимум на пару показов, явно не для наполнения театральной кассы и не для репертуара (а для чего и почему – это для меня самый главный вопрос), вызвала волну восхищения с криками «браво» в рядах неслучайной публики, которая под завязку наполнила малый зал, сидела в проходах и на лестницах. Поистине неожиданный летний подарок для них, переживших моменты приобщения к силе и высоте театра! Имхо, после спектакля «Ехай» от любительского коллектива «Круг» Татьяны Ефимовой — это самое сильное эстетическое впечатление года.

Вопреки нашим гнусным подозрениям, что вот, опять тут нам обещают про любовь, и не дай бог в сентиментально-слащавом ключе. Ведь сама Марина предупреждала: да, повесть о Сонечке Голлидэй — это один большой кусок сахара, но так уж ей того захотелось и было сладко писать о возлюбленном ангеле, не дожившим до взрослости. Наверняка Сонечка была другим человеком, чем это хотелось и виделось страстно-пристрастной Марине, не таким уж эльфическим и неземным… Но кто отнимет у поэта право изменять мир и его обитателей по собственному усмотрению? Главное, что она в это верила, поверили и мы, ввергнутые в искусственную (но абсолютно органично созданную) атмосферу камерного театра, построенного на живой и уникальной эмоции эскиза. В обстановку экзальтированной и по сути беспредметной дружбы -любви, которая цвела сама по себе — между артистами студии Вахтангова и Мариной. Это при том что в Москве холод и голод, и отсутствие всего, от голода умирает малышка Ирина (младшая дочь Цветаевой), а в стране идет гражданская война и вражда всех против всех, муж Марины Сергей Эфрон в «лебедином стане» (белой армии). А эти – счастливы, находясь фактически за гранью бытового и страшного

Как им (артистам Кировского театра) это удалось –по доброй воле проникнуться духом сложнейшего трагического голоса пред-и постреволюционной эпохи, а главное непошло, убедительно и с пониманием сути сыграть саму Марину? – бог весть. Но удалось. И я кажется понимаю, почему. Если в нашем городе все время не подниматься над собой, проделывая определенную работу ума и сердца, живо сползешь в элементарность и убогое существование. Наконец, будет просто скучно.

Итак, главная партия принадлежит Ульяне Синицыной, которая умно, деликатно и графично выстроила роль, интонацию и жест поэта (я вообще ни разу не видела, чтобы кто-то ярко сыграл Цветаеву). Одета адекватно, в нужном стиле: темное сборчатое платье перехвачено ремешком, высокие ботинки, прямой, тонкий, гибкий стан. Она! Подстать ей (инь — ян) и Сонечка в белом — Анастасия Овсянникова, удачно использовавшая собственную харизму нежной и шаловливой кокетки. Однако от кокетства (в коем всегда есть женская хитрость) тут пришлось отказаться начисто, акцентировав только милую резвость и абсолютную искренность ребенка, жить которому осталось недолго, и он это почему-то знает… Цветаевский стих о Сонечке «Ландыш, ландыш белоснежный», пропетый несравненным голосом Полины Агуреевой (из «Долгого прощания» Урсуляка), грустно-эротичный гимн русской лолиты, – будет звучать здесь неоднократно. Да так, что мороз по коже…

К дуэту Марины и Сонечки добавил мужских красок Михаил Никулин, который хорошо играл некоего Володю Алексеева, студийца, не избежавшего дружеских пут Марины, пленивших его артистически тонкую душу. И суетливо-энергичный Павел Овсянников в роли режиссера не то директора студии, которого Сонечка «достала» своей неподконтрольностью . И восторженный Павлик Антокольский (Сергей Трусов). На контрасте отношений этих небожителей, к полной радости публики, вступает со своей добродушной эмоцией простоты Надежда Мазик, от имени нянюшки Юрия Завадского. А вот сам Юра (редкостный, говорят, красавец, которого все целуют и обожают, по словам милой няни) в исполнении Андрея Огородникова элементарно просидел сиднем, не изобразив ни единой эмоции. Видимо, ему было неинтересно.

Зато Владимир Хлопов – по нашему ощущению, это должен быть Сергей Эфрон – пару минут символично и бессловесно простоявший у стенки с раскинутыми руками, босой, в белой смертной рубахе, был очень выразителен. Надо же было добавить каплю трагического бэкграунда в сладкую историю любовей…
Все же, погружение в стихи и прозу Цветаевой — кому это пришло в голову? Выяснилось, что идея принадлежит вообще-то радиожурналисту Марине Козыревой , которая давно практикует с артистами литературные читки на «Русском радио»; она увлекла ею Ульяну Синицыну, а та уж зажгла остальных. Примечательно, что эскиз пьесы «Пишу тебя на океане» (так ее назвали в театре) сделан практически без режиссера, путем коллективного сотворчества. Сейчас нам остается лишь искренне посочувствовать тем, кто мог бы, да не поучаствовал в событии, выше которого редко когда удавалось духовно подняться местным театрам.

Что осталось за кадром. Историческая справка о конце жизни Марины Цветаевой

Из всей семьи поэта уцелела только ее старшая дочь Аля, Ариадна Эфрон, дочь «возвращенцев», и то после многолетней лагерной отсидки. Младшая Ирина умерла от голода. «Вечный студент» Сергей Эфрон расстрелян в 1941 году в благодарность за то, что, не имея во Франции заработка и осмысленного существования, был завербован НКВД и участвовал в ликвидации ряда деятелей белого движения — своих бывших сподвижников. Марина Цветаева покончила с собой в Елабуге в первый год войны. Ее сын Георгий Эфрон погиб на фронте уже после смерти родителей. Сестра Марины Анастасия также получила много лет лагерей и ссылки. Вот как обошлась жизнь с детьми бескорыстного подвижника, собирателя Пушкинского музея — одного из крупнейших в стране, Ивана Владимировича Цветаева. «Мы Москву – задарили, — написала Марина Ивановна. — А она нас…»