На вятской земле у Рене – фигуры европейского масштаба — состоялась очень насыщенная программа. Приезд такого человека, его встречи и общение с местной интеллигенцией, студентами и преподавателями ВятГУ и журналистами — это одно из самых ярких событий культурной жизни нашего города.
Рене Герра (в обоих словах ударение, как принято во французском, на последнем слоге) обладатель нескольких тысяч картин и гравюр художников-эмигрантов из России. Его коллекция (по информации «Информагентства Культура») включает свыше 1000 работ Юрия Анненкова, около 300 работ Сергея Чехонина, десятки работ Сомова, Бенуа, Билибина, Добужинского. Десятки тысяч рукописей: подлинники писем Бунина, Горького, Бальмонта, Бенуа, Врубеля, Билибина, Тенишевой. Более 30 тысяч экземпляров книг: первые и прижизненные издания Пушкина, Тургенева, Достоевского, Л.Толстого и А.Толстого, Салтыкова-Щедрина, Сухово-Кобылина, более 400 книг Ремизова с автографами, около 5000 сборников стихов русского зарубежья с подписями. Именно ему завещала свой архив Галина Кузнецова, автор «Грасского дневника» и последняя любовь Ивана Бунина. По словам Герра, «Почти каждая работа, не говоря уже о тех, которые мне были подарены самими художниками, попала ко мне не случайно». Точного состава коллекции не знает никто, включая владельца. В Киров, а точнее, как он сам выразился, в Вятку, Рене приехал не случайно: знаковый визит состоялся благодаря бизнесмену и меценату Валерию Крепостнову. 31 мая в стенах конференц-зала музейно-выставочного центра «На Спасской» всемирно известный француз встретился с вятской прессой.
— Добрый день, мой поклон, спасибо огромное, я к вашим услугам, — с ходу расположил к себе публику интеллигентный Герра, вошедший в зал в точности с боем курантов.
— Рене, расскажите, какими судьбами вы в нашем городе? – прозвучал первый встречный вопрос.
— Во-первых, я очень люблю русскую глубинку, за последние 20 с лишним лет я много путешествовал по России. С 1994 года я провел в вашей стране, которая является отчасти и моей страной по многим причинам, так как я служу русской культуре вне всякой политики уже больше полувека, в целом уже больше шести лет. При этом у меня осталось несколько пробелов. Я не турист и не краевед, но иногда в шутку говорю, что я в России занимаюсь страноведением. Я выступал и в Костроме, и в Нижнем Новгороде, и в Тамбове, и в Курске, и в Екатеринбурге, был даже в Тюмени и Сургуте, и всегда по приглашению, то есть выступал перед студентами и местной интеллигенцией. Я мечтал о том, чтобы попасть в Вятку! Для меня это большая радость по многим причинам. Кто мог вообще подумать, что я попаду в ваш город — до 1991 года он был закрытым для иностранцев. И моя мечта осуществилась благодаря Валерию Васильевичу Крепостнову, с которым я еще в прошлом году познакомился в Париже, кроме этого мы не так давно встречались в Ницце. Пути Господни неисповедимы, и я оказался в вашем городе, о котором много слышал. Для меня, извините, он – Вятка. И я благодарен судьбе и господину Крепостнову за то, что сюда попал. Я провел здесь три замечательных дня, чудная погода, прямо лазурный берег, очень интересные встречи, мне много показывали! Это настоящий подарок судьбы.
— Что сподвигло вас на такую любовь к России, как вам удалось разглядеть гениев в своих современниках?
— Самое значительное и даже выигрышное – это русская культура. Благодаря русской культуре, литературе, искусству и музыке во всем мире уважают Россию. По образованию я филолог – славист (сегодня уже кандидат и доктор наук, доцент, профессор) и очень рано волею судьбы заинтересовался русской зарубежной литературой. Это было мое желание, моя воля. И это было полвека назад. Потому что я понял ценность всего этого. Это было не востребовано ни здесь, ни там. Но, понимаете, когда я впервые стал читать Ивана Алексеевича Бунина – это мой кумир – я понял, что это актуальный, великий писатель. Затем я начал читать Алексея Михайловича Ремизова и увидел его рисунки, и я понял, что это не только гениальный писатель, но еще и художник. Неспроста его очень уважал Василий Кандинский, Юрий Анненков, Сомов еще до революции. А почему все остальные прошли мимо, я не понимаю. То, что они смогли создать у нас во Франции, в изгнании, они не смогли бы создать здесь в России – это бесспорно. Благодаря их непростому выбору «Серебряный век» не закончился в начале 20-х годов со смертью Блока и расстрелом Гумилева, а продолжился еще 40 лет, и они продолжали служить русской культуре. И это уникально! Это настоящий подвиг! Не хочу говорить о своих заслугах, но я понял ценность всего этого, несмотря на неблагоприятный контекст, несмотря на то, что это было плохо для карьеры: меня считали бандитом, белогвардейцем в моей собственной стране. История показала, что я сделал правильный выбор. Когда меня спрашивают: «Вы лучший специалист по культурному наследию русской эмиграции?» Я говорю: «Нет». «Как?! Вы скромничаете!» Увы. Искренно, к сожалению, я единственный. И вы должны задать вопрос: «А почему я единственный?» Мои коллеги увлекались соцреализмом, великой социалистической литературой. «Как закалялась сталь» Островского, «Поднятая целина» Шолохова и «Судьба человека» … Кто будет сегодня читать все эти книги? А я подпольно общался с великими изгнанниками. Борис Зайцев, Георгий Адамович, которого я очень ценил как литературного критика, Иван Бунин – для меня это критерий, Юрий Анненков – гениальный художник-портретист и писатель… и многие другие. Это огромная тема, которой я увлекаюсь уже несколько десятилетий. Тогда меня считали сумасшедшим. Но факты – вещь упрямая, история все расставила по местам: я был прав, я сделал правильный выбор. И за это меня приглашают и сюда!
— Можно догадаться, что свело вас с вятским меценатом Валерием Крепостновым – вы оба очень увлеченные люди, которых объединили общие интересы, прежде всего — история и культура России, — прозвучал новый вопрос из зала, — но все же, что стало поводом для знакомства?
— Я французский филокартист с русской душой. Открытки — это была моя первая страсть. После того как волею судьбы в 1957 году я встретился с русскими эмигрантами, я стал собирать по барахолкам открытки дореволюционной России. На сегодняшний день моя коллекция насчитывает около 60 тысяч. Валерий Васильевич привез мне свою книгу о Вятке, и я, достав экземпляры своей коллекции, увидел, что у меня есть такие открытки, каких у него нет. Я себя зауважал (смеется), что я, сидя в Париже или Ницце 40-50 лет тому назад, нашел такие открытки. Но я всегда подчеркиваю, я – не коллекционер, я – собиратель земли русской.
— Где вы храните вашу многочисленную коллекцию? И планируете ли вы открыть музей?
— Все это хранится в Париже и Ницце. В Париже у меня забитый до верха книгами (50 тысяч экземпляров) четырехэтажный особнячок, и в Ницце трехэтажный дом с парком, где я постоянно принимаю гостей, интересующихся моей коллекцией. Конечно, моя мечта – создать в Ницце музей картин русских художников с 20-х по 70-е годы (мое собрание насчитывает 6 тысяч картин). Помимо этого я неоднократно принимал участие в крупнейших выставках: и во Франции, и в Ницце, а также в Третьяковской галерее. Но, к сожалению, выставка в России прошла для меня очень неудачно: у меня было украдено 22 работы, которые до сих пор так и не вернулись в мою коллекцию. И я еще легко отделался тем, что остался жив. Это были лихие 90-е годы. Принять участие в выставке мне тогда предложил сам министр культуры Евгений Сидоров. Я долго думал, совещался со своими друзьями из России, представителями третьей волны. Все они в один голос сказали: «Не надо, у тебя будут неприятности». Но я решился. Почему? Не для себя. Четверть этих работ были мне подарены. Их авторы мечтали (это было немыслимо тогда), чтобы эти работы хотя бы день-два висели на стенах старой Третьяковки. Как я мог отказаться? Я хранитель, а не владелец. Эти работы принадлежат этим художникам. И я все-таки согласился. И меня обманули. Этим и сегодня занимается Интерпол. Поэтому с тех пор я дал слово, пока не вернут эти работы, я не привезу в Россию свою коллекцию.
— К сожалению, в России у молодого поколения падает интерес к литературе и искусству, как вы думаете, с чем это связано?
— Я не знаю, это вы – представители молодого поколения – должны рассказать мне. Хотя я общаюсь в других кругах, с очень увлеченными и читающими людьми. При этом я вижу, что в целом мало кто сегодня читает. Но я могу вас успокоить: это процесс мировой, связанный с развитием компьютерных технологий. Однако когда появился телевизор, многие говорили, что умрет кинематограф. Ничего подобного! Я, например, не могу прочитать целую книгу с компьютера: страничку-две, не более. Я – человек XIX века, я люблю книгу держать, осязать, читать… Но мы в XXI веке, каждый живет в ногу со временем. Для меня это все противоестественно, но это естественный процесс.
— Есть ли какая-то идея, которая родилась у вас в Вятке?
— Да, я открыт к диалогу. Я за творческое сотрудничество и за русскую культуру. В Париже и Ницце я буду рассказывать о Вятке. О том, что я видел. Я был поражен тем, что я увидел у господина Крепостнова и всем, что он делает. Я был поражен библиотекой имени Герцена, я такого не ожидал, как там все замечательно! Я люблю глубинку, я верю в нее. Во Франции говорят: «Париж – это не Франция, Франция – это не Париж». В России тоже самое. Есть один проект о Вятке, который мы хотим совместно осуществить с Валерием Крепостновым, но пока я не буду раскрывать вам все секреты. Я скажу только, что будет повод еще к вам приехать. Пусть это будет сюрпризом.
Рене Герра в тезисах:
«Я – друг русской культуры, но был врагом советской власти»
«Я не могу прочитать целую книгу с компьютера: страничку-две, не более. Я – человек XIX века, я люблю книгу держать, осязать, читать…»
«Я всегда выступал за диалог цивилизаций. Если бы в начале XIX века договорились между собой Александр I и неглупый Наполеон Бонапарт, сейчас Россия была страной от Брест-Литовска до Китая. И, главное, не было бы Первой мировой войны, не было бы Октябрьского переворота, Ленина и Сталина, не было бы раскулачивания, не было бы коллективизации, не было бы ГУЛАГа от Соловков до Магадана, не было бы Гитлера, не было бы фашизма и Второй мировой войны. Было бы все замечательно. И мы вместе смотрели бы свысока на Соединенные Штаты».
«Россия и Франция были созданы друг для друга, как мужчина и женщина. Но не сложилось по многим причинам. У нас особые глубокие отношения. Больше половины слов русского языка – это французские слова. Возьмите, например, Фонвизина «Недоросль», все, что написано, это уже не русский язык – это калька с французского. Фонвизин говорил и писал по-французски лучше, чем я. Герцен, Пушкин писали на французском. «Война и мир» — мировой шедевр, где четверть написана по-французски. Все ваши цари и императоры говорили по-французски. А Ницца – это самый русский город за рубежом. Я могу продолжать без конца….»
«Среди коллекционеров были Морозов, Щукин, Третьяков. Но я предпочитаю другое определение — «собиратель». Хоть я и француз, но считаю себя в некотором роде «собирателем земли русской», Иваном Калитой конца ХХ — начала ХХI века!»
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (499) 322-46-85 Виктор.