Уход из жизни 63-летней женщины, семь месяцев медленно и тяжело умиравшей на глазах всего контингента, стал неприятно неожиданным лишь для руководства, медиков и прочих сотрудников колонии.
Хотя в день ее ухода о том, что заключенная Целоусова «кончается», знали все «сиделицы первого отряда», несколько раз отводившие и относившие больную в тюремную медсанчасть. Откуда ее гнали обратно в отряд, так как «уже выздоровела».
— Может за месяц до смерти или раньше Нина уже не могла ходить самостоятельно, и мы таскали ее в столовую на руках. Она отекала так, что ноги походили на водянистые пузыри, задыхалась… Мы говорили: женщина больна!
И слышали в ответ: здесь нет женщин — здесь зэчки… А эта придуривается — не хочет работать, — рассказывает бывшая заключенная ИК-18 из того же отряда.
От сумы и от тюрьмы…
Нину Целоусову — женщину хрупкую и крохотную, всего-то метр сорок росточком, любили все окружающие, ну или почти все. Характер у нее легкий — без грязи, вредности и въедливости, отзывчивая и смешливая, и петь любила душевное — так, чтобы в хоре, чтобы в русском сарафане, чтобы сердце трогало.
Называли «самой ответственной»: она и дорогу переходила только на зеленый и по переходу. И квартплату ни разу в жизни ни на день не задержала. Все у нее было расписано, по папочкам и конвертикам разложено — листочек к листочку, у каждой вещи свое местечко — чисто и трогательно. А еще любила она бусики, безделушки всякие и стихи писала — не ахти какие, но из души, от сердца.
Единственную дочку родила поздно. Любила, воспитывала, а когда отдала замуж, первого внука ждала так, как раньше ничего не ждала и не хотела. Только случилось у Нины беда: гражданский супруг — человек с тяжелым характером, сварливый и горластый, в очередной раз ее обидел. Может, ударил, может, пригрозил чем, только отмахнулась она от него рукой, в которой вилка была зажата, и появились в супружнике четыре дырки, природой не предусмотренные.
Врачи дырки пластырем залепили, скоро пострадавшего домой отправили, но в полицию о произошедшем сообщили: так положено — он ведь раненый. Она от ужаса чуть разум не потеряла: что там было — необходимая оборона, превышение — сказать толком не могла. А «дежурный адвокат» ничего против «умышленного причинения вреда здоровью» не видел. Только поговаривал иногда: «Да что тебе будет? В худшем случае «условно». И вскоре, получив за каждые две дырки по году наказания, в мае 2015 она этапом прибыла в женскую ИК-18, что в Омутнинске.
— Узнали обо всем слишком поздно — мама ничего нам не рассказывала. Видимо за меня и за ребеночка боялась — я ж тогда беременная ходила. А когда узнали, ничем уже не поможешь. Такое горе, я чуть сына не потеряла. Ну, какая из нее преступница? Она и мухи не обидит, не то что на здорового мужика налетит,.. — вспоминает весну прошлого года дочь Катя, на руках которой щекастый и глазастый мальчишка — внук Нины, которого она никогда не видела. И не увидит.
Просила помощи у всех
Как рассказала Катерина, болеть мама начала за несколько месяцев до суда. Все время держалась температура и поднималось давление, но диагноз врачи поставить не могли. В колонии состояние ухудшилось: она стремительно худела, теряла память, так что на бумажке для себя писала, что «этот майор и как его зовут». Дочь выслала амбулаторную карту и отправляла таблетки, что Нине прописывал «тюремный доктор», но лучше не становилось. И 30 октября от нее пришло письмо со словами — «я умираю».
Дочь, оставив на мужа грудного сына, примчалась в Омутнинск на другой день:
— Мама выглядела ужасно, но под присмотром сотрудницы колонии говорила одно: мне уже полегче. А то, что ноги раздулись — не показала и не сказала. Думаю, она тогда уже не ходила. И задыхалась сильно.
По телефону дочь все время спрашивала: мама, ты пьешь лекарства? Она отвечала, что дают по одной таблетке, раскрошенной в порошок, но не каждый день. И какие дают, ей не сообщают.
— Мама просила, чтобы положили в больницу. Ей пообещали, но обманули. Она написала заявление — никакой реакции, не приняли, наверное. Оно в маминых вещах оказалось. Думаю, случайно проглядели, не убрали вовремя. О том, как ей было тяжело, как ее выпинывали из медсанчасти, а она понимала, что умирает, мне потом рассказали женщины, что с мамой вместе сидели.
Из протокола опроса бывшей заключенной
…»С сентября 2015 года Целоусова постоянно обращалась к начальнику медсанчасти Файрушину Рафаилу Маратовичу и заместителю начальника колонии Пелевину М.П. с просьбой вывезти ее в больницу для проведения медицинского обследования. Ей обещали, но не выполнили. Мне достоверно известно, что Целоусову выгоняли из медсанчасти, не оказывая помощи».
«За несколько дней до смерти Целоусову отвели в санчасть, где она обратилась к медработникам с просьбой дать лекарства, но ей ответили, что она уже здорова и ей нужно идти в отряд».
«12 января Целоусова с самого утра жаловалась на то, что ей плохо. Кто-то из осужденных отвел ее в санчасть, подержали около 30 минут. После обеда снова отвели и примерно через час вернули. Около трех она снова обращалась к медикам, но через два часа была в отряде.
Целоусова не могла передвигаться самостоятельно, ее поднимали и укладывали на кровать осужденные».
«Перед вечерней проверкой, около 18 часов, ей стало еще хуже: она была вся бледная, ее трясло, находилась в предсмертном состоянии. Из дежурной части принесли носилки, Целоусову отнесли с медсанчасть. Около 20 часов в отряд пришла инспектор Уткина и забрала личные вещи Нины, пояснив, что заключенная «хочет умыться». Больше живой мы ее не видели. 13 января в столовой было проведено прощание.»
Смерть после смерти
Кате позвонили из ИК-18 на другой день:
— Ваша мама умерла… Нет, тело не отдадим. Уже отправили в ЛИУ-12 («больничка» в Кирово-Чепецке — Е.О), где произведут вскрытие и поставят диагноз. Да, личные вещи у нас…
Главный врач ЛИУ вначале поинтересовался: «Тело забирать будете? А зачем в судмедэкспертизу хотите обращаться? Думаете, что смерть криминальная? Отдадим после вскрытия. Когда? Думаю, 14-го вечером. Ничего не поздно, нам ее еще не привезли», — но тело, как говорит дочь умершей, отдали на сутки позже, с хамством и скандалом, потому что «не тот диагноз поставили».
Доктор Файрушин о причинах и самой смерти Нины говорил путано и быстро. С его слов выходило, что пришла осужденная в медсанчасть сама и сказала, что ей плохо. Он сделал укол «от давления» и помчался искать конвой, чтобы доставить заболевшую в ЛИУ. Но позвонила санитарка и сообщила: заключенная упала, глаза закатила и вроде как отходит. Во сколько она умерла? В 21.40… О том, какой у покойной был диагноз, врач сказать не смог.
— Я понимала, что в смерти мамы все нечисто. Вещи забрали из отряда в восемь вечера, и все поняли, что ее больше нет. Значит, умерла она на три часа раньше, чем указано в документах. Тело сразу в ЛИУ не отправили — сутки почти лежало в карантине. Что они там исправляли, что писали в медкарте, которую мне не отдают?
Катя обратилась в судмедэкспертизу с вопросами, и ей подсказали: потребуй, чтобы при вскрытии сохранили органы — отказать не смогут, не имеют права, а мы тут разберемся. По требованию главного врача ЛИУ она написала заявление: прошу изъять биологические срезы и внутренние органы покойной для проведения судебно-химического исследования. Сохранили ли? Время покажет, но пока родные Нины Васильевны знают только то, что причиной смерти стала атеросклеротическая болезнь сердца.
Аз воздам?
Смерть маленькой женщины в омутнинской исправительной колонии наделала много шума. Равнодушное и циничное на глазах у десятков человек умерщвление «зэчки» вызвало «нужную реакцию». И сегодня свидетельствуют те, кто уже на свободе.
И несколько человек из «действующего контингента» готовы дать показания. Это в мужских зонах предпочитают ничего не видеть и не слышать, а женщины чаще другие — их обижать не рекомендуется.
Несмотря на готовность свидетелей давать показания, у Кати сегодня опускаются руки:
— Я написала заявление в прокуратуру области и Генеральную: отчего умерла моя мама? Где были врачи, почему не оказали помощь? Ответы пришли вовремя и как под копирку: материалы для проверки направлены в омутнинский Следственный комитет. Какие будут результаты и каков ответ — догадаться можно сразу. Ведь ни меня, ни свидетелей, уже давших объяснение адвокату под протокол, не опрашивали. А там, в ИК-18, найдут «нужных» и «правильных» свидетелей, а не тех, кто готов, невзирая на будущие проблемы, сказать правду.
По мнению ответственного источника газеты, в деле есть «железная зацепка», если конечно захотят ею воспользоваться. Это отправленные назад медикаменты.
— Это говорит о том, что лечение, даже предписанное тюремными медиками, не проводилось. Теряюсь в догадках: что это было? Уверенность в будущей безнаказанности или просто недоглядели, недодумали — не знаю. Ведь не верни они лекарство, можно было бы твердо заявлять, что лечили, но, увы, не помогло.
Одно из последних стихотворений, недописанное Ниной Целоусовой:
… А заборы высокие,
И горят огни яркие,
Чтобы лучше нас видели,
Не смогли чтоб сбежать.
Но никто не осмелится …
Список возвращенных лекарств:
Когда Кате вернули вещи покойной, в нехитрых пожитках была куча неиспользованных за полгода лекарств: изоптин — 8 упаковок (105 таблеток), роксера — 12 пачек, валидол — 7 пачек, амлодипин 11 пачек (150 таблеток), тромбоасс — 5 пачек, омепразол — 2 упаковки и леволета одна коробочка. Но не оказалось в вещах амбулаторной карты Нины Целоусовой. Ее до сих пор найти не могут.
Это ж не лётчица Савченко, чтобы следили за здоровьем. Царствие небесное. Здесь в поликлиниках на свободе и то концов не найдёшь, а там нужно очень постараться родственникам и общественникам. Хотя бы для того, чтобы напомнить Файрушинам Рафаилам Маратовичам, что они могут поменяться местами с осуждёнными.
Бедная женщина умирала от сердечной недостаточности долго и мучительно. А всего то нужно было бы Лазиксом вывести лишнюю жидкость и вместо Амлодипина бета блокаторы назначить на время до двух недель, тем более, чточастично препараты у женщины были свои и не было бы трагедии, Тюремному врачу — двойка по терапии,
Чем закончилась ночная история с полицейскими под Орловом? Молчит Елена Овчинникова. И чего было напрасно шум-то поднимать?
Почему-то «семь месяцев медленно и тяжело умиравшая на глазах всего контингента 63-летней женщина» пока не умерла не интересовала ни своих товарок по бараку, ни правозащитников, ни СМИ?
а вы попробуйте сами оттуда что-то сделать и донести!!!