Вятские военнопленные Первой мировой

Известно, что во время октябрьского переворота и в первые полгода существования советской власти главной опорой большевиков стали военнопленные, в большом числе содержавшиеся в годы войны на просторах Империи. Известно, что Зимний дворец брали солдаты т.н. Финского егерского батальона — особого формирования Германской империи, использовавшегося для диверсий в тылу противника. Наемникам хорошо платили заказчики революции. Так что версия о «народном» октябрьском перевороте всего лишь миф, в который еще продолжают многие наши невежественные современники, воспитанные на советских байках. Кроме военнопленных из числа народов Германской империи (немцы, австрийцы, чехи, финны), к большевикам быстро перебежали на службу за хорошие деньги и жители собственно русского государства — прибалты (латышские стрелки), кавказцы, разагитированные матросы и солдаты, дезертиры и просто уголовники, но русских было меньше всего. Особую часть этого революционного сброда составляли китайцы, ранее работавшие на хозяйствах Империи. Это было дешевая рабочая сила, и их с радостью брали на работу русские промышленники и землевладельцы. Из всей этой разношерстной массы большевики еще летом 1917 г. сколотили свою «Красную гвардию» и с успехом впервые ее использовали на июльских беспорядках. Эти охотно брали деньги и не церемонились с врагами революции, отличались исключительной жестокостью по отношению к русскому населению. Бойцы Краснова, воевавшие с «красногвардейцами», отмечали тактику боя, характерную для немецких военных частей.  После октябрьского переворота армия интернационалистов (или  проще говоря – интервентов) достигла цифры 250 тысяч человек; в ней служило, в частности, только до 50 тысяч латышей и до 150 тысяч китайцев.

Осенью 1917 г. многие из этих людей вступили в ЧК, где отличались изощреннейшей жестокостью. Особенно много было латышей и китайцев. От описания их истязаний стынет кровь в жилах.   Князь Н.Д. Жевахов, товарищ  обер-прокурор священного Синода, писал в своих воспоминаниях: « В Одессе свирепствовали знаменитые палачи Дейч и Вихман с целым штатом прислужников, среди которых были китайцы и один негр, специальностью которого было вытягивать жилы у людей, глядя им в лицо и улыбаясь своими белыми зубами…»

Сама по себе «красная гвардия» все же оказалась никуда негодным военным формированием. Стало чистой случайностью, что большевиков не раздавили еще в первые месяцы, чему способствовала обстановка в стране. Но 250 тысяч интернационалистов  в «красной гвардии» и ЧК стали тем кнутом, которые погнали «русских Иванов» в новую Красную армию. Добровольно русские люди, особенно крестьяне, не хотели воевать ни за кого, тем более за большевиков, которые имели в стране нулевую популярность. Для этого понадобились методы принуждения — расстрелы, заложники (в них бралась семья каждого красноармейца) и децимация. Так «красная гвардия» помогла создать «Красную армию». По советским данным, в 1918 г. интернационалисты составляли уже только 19 % Красной армии, в 1920 г. после всеобщей мобилизации населения — 7,6 %.  После ее создания интернационалисты в основном были в ЧК и ЧОН, которые в то время преобладали практически только из них…

Исследователь М. Бернштам пишет, что столь высокий процент иностранцев уникален в истории гражданских войн. «Для войны, в которой основные операции — не стратегические фронтовые, а подавление повстанчества и сопротивления коренного населения, роль 8-19-процентного ударного костяка, именно на подавлениях сосредоточенного, является … ключевой ролью в победе режима над населением». По существу, это и была самая настоящая интервенция, которая принесла России больше бед, чем т.н. интервенция стран Антанты.

Немало военнопленных было и в далекой Вятской губернии. Казалось бы, откуда они могли здесь оказаться, но их сюда везли, в самую лесную глушь.  Первые немецкие военнопленные прибыли в Вятскую губернию уже в конце 1914 г. Одна из первых групп была доставлена в г.Яранск. В своем автобиографическом романе «Ливень» местный писатель Бровиков так вспоминал об этом: ««Австрийцы стоят в строю, жмутся от мороза, поглядывают на часовых, русских бородатых солдат, тоже промерзших до костей. Наконец раздается команда, и пленные уходят в деревянный барак, обнесенный тремя рядами колючей проволоки».

30 марта 1915 года в Яранск прибыла самая большая партия военнопленных за всю войну – 499 человек. Общее их число составило до 1797 человек. Местное городское начальство  отнеслось к пленным со всем сочувствием. Им были выделены под жилье не только частные дома и городские казармы (180 человек в городском доме на берегу р. Ярани, 230 человек в доме Я.Т. Щекотова по Успенской улице и 89 человек в городских казармах), но и содержание из средств городской казны. В последнем посильную лепту внесла и общественность.  Многие яраничи охотно предоставили свои дома для их размещения, т.к. в казармах была ужасная теснота и помещений не хватало. «Один из священников Котельнического уезда обратился к г. Губернатору с заявлением о согласии предоставить в бесплатное пользование на время войны принадлежащий ему в Яранском уезде двухэтажный с хозяйственными службами дом, бывший до того времени под квартирой земского училища, для устройства в нем лазарета, помещение для военнопленных, яслей и т.п.» – писала газета того времени.

Соответственно, вскоре встал вопрос об использовании на пользу Родине множества этих праздных рук.  Не могли же они содержаться в безделье. Согласно Гаагской конвенции, пленных разрешалось привлекать к работам, не сопряжённым с унижением воинской чести и не направленным против их родины. Для нижних чинов работы считались обязательными, офицеры же могли работать, если имели на то желание.  Уже в марте 1915 г. на заседании Яранского земства обсуждался вопрос об использовании военнопленных. Некоторые члены земства решили, что труд «австрийцев» может стать полезным и предлагали «произвести опрос населения о том, кто из населения желает воспользоваться трудом военнопленных …».

Но были и те, кто был против. Так, гласный П.С. Родигин, мотивируя отказ т участия военнопленных в полевых работах,  говорил, что местное население имеет земли немного и поэтому едва ли от применения их труда получит какую-либо пользу, и кроме того потребуется большой надзор за пленными, для какового надзора управа в своём распоряжении не имеет людей.

И все же Яранская Городская управа от труда военнопленных не отказалась.  17 апреля 1915 г. она приняла решение обратиться к губернатору с просьбой выделить необходимое количество «австрийцев» для работы в хозяйстве:

«…Донесено г. Начальнику губернии, что военнопленных потребуется для работ по городскому хозяйству — для очистки сада, улиц, площадей и материального двора — от 10 до 50 человек, постановили: ограничиться пока этим количеством военнопленных для работ, и если окажется, что труд их будет продуктивен, то брать их, с разрешения подлежащего начальства, от 100 до 200 чел. для работ, по городскому хозяйству, как-то: на очистку лесных дач, косьбу лугов, срезку кочкарника, уделку мостовых и проч».

С самого прибытия пленных, среди них начались заразные заболевания. Этому способствовало то, что многие прибывали уже больными, а также теснота помещений, в которых они содержались. 9 марта 1915 года в Яранском Уездном Земском Собрании рассматривался доклад Уездной Земской Управы о принятии мер против распространения заразных болезней среди военнопленных, размещавшихся в Яранском уезде:

«Больных тифом или подозрительных по нему было обнаружено 9 человек, из которых один умер, а 8 человек помещены для лечения в Яранскую больницу. Распространению тифа, по сообщению г. Шулятикова, способствует крайняя теснота и неопрятность помещения и почти поголовная вшивость пленных» . В связи с этим принято решение просить Яранскую городскую управу очистить принадлежащее городу помещение пленных при помощи окуривания, а также «просить военное ведомство принять меры к очистке одежды; пленных от паразитов при помощи имеющихся при земских больницах дезинфекционных аппаратов и завести для пленных достаточное количество белья…».

В конце марта 1915 года Яранское Уездное Земство принимает ряд мер для предотвращения эпидемии среди военнопленных: «пригласить в устраиваемые по пути следования военнопленных пункты в с.с. Оршанке, Пижемском и Никулятском для борьбы с эпидемиями трех временных врачей, трех фельдшеров и шести сиделок, по две на каждый пункт; …построить при Пижемском и Оршанском врачебных пунктах не больничные корпуса, как проектировала управа, а заразные…; признать необходимым построить заразный барак с двумя отделениями при Яранской больнице и приспособить существующий летний барак под заразный при Царевосанчурской больнице…; приобрести для Пижемского, Оршанского и Никулятского врачебных пунктов и для Кикнурской больницы дезинфекционные аппараты «Гелиос».

Несмотря на принимаемые меры, случались и  смертельные исходы. Например, в Яранске за весь период войны умерло 23 военнопленных, в стенах земской больницы.

Содержались военнопленные и в других местах губернии, например, в Нолинском и Уржумском уездах. В Уржумский уезд первая партия военнопленных была доставлена сравнительно поздно – в 1917 г.  Завезли  их сюда для работы на сельском хозяйстве. 7 февраля 1916 года состоялось последнее перед Февральской революцией заседание Уржумского уездного земства. Решили: просить управление генерального штаба о предоставлении в распоряжение управы до 1000 человек военнопленных для раздачи их сельским хозяйствам. Разрешить управе устроить в виде опыта несколько артелей из военнопленных для обмолота хлебов и отпуска до тысячи рублей в оборотный капитал для организации артелей. Ходатайствовать перед заводоуправлением Воткинского завода о внеочередном отпуске уездному земству до 2 т. плугов и запасных частей на 2 т. плугов.

Согласно публикациям газет того времени, немецкие военнопленные были привезены в Уржум для возделывания местных полей и благополучно жили в нем в том же 1917-м., даже крутили амуры с местными дамочками. Летом 1917 г. в Уржумскую «Крестьянскую газету» пришло гневное письмо от председателя Уржумского гарнизона подпоручика Удачина и солдата Бушмелева, которые рассказывали, что некоторые женщины заводят романы с немецкими военнопленными, жившими в Уржуме. Удачин и Бушмелев сообщали:

«…Попытки со стороны местных женщин завязать сношения с военнопленными наблюдались и раньше, и, не взирая на воззвание и предупреждение гарнизона, число

женщин, симпатизирующих военнопленным офицерам и позволяющих с ними интимные связи, все росло.

В апреле сего года было отобрано у военнопленных и передано в милицию до 40 писем, в числе которых было письмо и Комаровой, но мер для пресечения этого зла представителями власти не применялось, что как бы поощряло виновных.

Гражданка Комарова несколько раз замечалась в сношении с военнопленными и отпускалась солдатами под обещание не позволять этого в будущем, с предупреждением, что повторение этих поступков повлечет за собой строгое наказание.

В то время, когда наши братья и отцы умирают с голоду в плену у врагов, наши женщины стараются доставить удовольствие им здесь. Когда их мужья, отцы и братья, истекая кровью, умирают от рук врагов, эти изменницы Родине ласкают и лелеют их. Когда дорог и нужен каждый солдат на фронте, эти женщины, всевозможными способами добиваясь свиданий с пленными, вызывают самовольные ночные отлучки последних, чем заставляют усиливать тыловую охрану. Когда России необходимо объединиться и сплотиться, пленные через посредство подобных женщин сеют смуту и разногласие среди населения.

Все это дает основание предполагать, что позволить сношение с пленными, вопреки закону, может только женщина безнравственная и недостойное звание гражданки свободной России. И граждане города Уржума должны бы больше возмущаться не проявлением патриотического чувства солдат, а низким и недостойным для истинных сынов своей родины поступком Комаровой и ей подобных».

После октябрьской революции 1917 г. положение военнопленных изменилось. Яранский красногвардеец  Глушков позднее вспоминал: ««В марте 1918 года к ним приехала Американская миссия по обследованию быта военнопленных, которая уехала удовлетворённой. В честь её австрийские офицеры дали вечер, на который пригласили меня и Шушалыкова, на котором поставили спектакль вместо женщин загримировали молодых офицеров, разыграли «Иностранцы на чужбине», которого не может утешить любовь любимой женщины. Мы их так и поняли, что они тоскуют по родине. По окончании спектакля станцевали негритянский танец».

В начале 1918 г., после заключения Брестского мира, охрана с военнопленных была снята полностью. Отныне они были предоставлены сами себе.  Судьба вятских военнопленных после октября 1917 г. туманна. Одно понятно, возвращаться обратно на Родину, где еще шла война, им смысла не было, хотя им в этом не препятствовали. Одни, как яранские военнопленные, остались жить на старом месте и влачили нищенское существование, занимаясь поденными заработками, другие же (и их было большинство) решили использовать  предоставленный им шанс поучаствовать в русской смуте и пограбить, что бы затем вернуться на Родину не с пустыми карманами.

Вот о каком случае в д. Буйский Перевоз сообщал в уржумскую уездную газету еще мало кому известный Н.Сорокин-Махалов, будущий известный уржумский большевик :

«В начале ноября к местному крестьянину Степану Васильевичу Шерстневу часов в 11 ночи кто-то постучал в окно. Шерстнев вышел и увидел у своих ворот лошадь и 2 человек – ямщика-крестьянина и какого-то субъекта в военной форме. Последний был вооружен кинжалом и еще каким-то холодным оружием.

— Давай лошадь, — обратился он к Шерстневу, – еду по срочному делу

— Какая же ночью лошадь, — возразил Шерстнев, – подождите до утра. Кто вас повезет ночью!

— Говорю, срочное дело! – рассердился военный. – Везите сейчас же до Боровлян.

Шерстнев снова отказался и военный, погорячившись, в конце концов, принужден был остаться в Буйском Перевозе ночевать.

На другое утро собрался сход, чтобы выбрать для военного подводу. Ехать никому не хотелось. Поднялся спор и 1 из мужиков, набравшись храбрости, обратился к военному:

— Ты што за человек, миляга? По какому делу едешь? Кажи документы.

— Верно – подхватили мужики, – кажи документы. Кто знает, што ты за человек и по какому делу едешь…

Военный начал вертеться, а потом попробовал было дать тягу, но его поймали и произвели обыск в его карманах и мешке. При обыске были найдены женский платок, несколько кинжалов, револьвер и много документов на разных лиц с печатями различных воинских частей и с подписями разных военных лиц и организаций. Предполагая, что задержанный является каким-нибудь авантюристом, мужики отправили его к Уржумскому военному начальнику. Кто был сей субъект – неизвестно».

Известно, что летом 1918 г. город Вятка контролировался исключительно отрядом из 85 матросов-интернационалистов под командованием Дрелевского; сам Дрелевский был сыном курляндского крестьянина. Возможно, среди них были и бывшие немецкие военнопленные. Бывший член Вятского Совета, рабочий Вятских железнодорожных мастерских Д.Я. Зобнин вспоминал: «Прибывший в Вятку «летучий отряд» моряков служил нам примером. Особенно врезалась в память быстрота его действий. Только успевают позвонить из горсовета, как появляются моряки в полной боевой готовности. В отряде чувствовалась военная выучка и дисциплина». Известно, что среди красноармейцев, подавлявших Степановское восстание в августе 1918 г. были венгры. Все вятские ЧК практически полностью состояли из прибалтов, хотя они были не из числа военнопленных. Для полного ответа на вопрос о судьбе бывших вятских военнопленных, нужно просматривать документы и газеты первых лет советской власти…

В свою очередь, немало и вятчан находилось в немецком плену. Там им так же приходилось несладко. К сожалению, материала о их жизни в плену меньше, чем по немецким военнопленным. Есть только скупые архивные документы. В Государственном архиве республики Марий Эл один из таких документов называется «Список солдат, вернувшихся из плена по Конганурской волости Уржумского уезда 6 сентября 1918 г.».

Приводится следующий список вернувшихся из плена солдат:

Веселов Иван Григорьев

Грязин Дмитрий Андреев

Нехорошков Федор Григорьев

Глазырин Ефим Изосимов

Королев Николай Родионов

Мосунов Григорий Андреев

Темерешев Петр Прокопиев

Волков Тихон Егоров

Шубин Иван Ларионов

Наумов Петр Андреев

Акпулатов Алексей Николаев

Лисицын Семен Макаров

Казанцев Феоктист Степанов

Чулков Леонтий Ефимов

Гребнев Василий Иванов

Родигин Егор Васильев

О каждом солдате приводится некоторая информация по графам: национальность, место рождения, какого полка, когда попал в плен, где находился, когда прибыл из плена, состояние здоровья, получил или нет обмундирование, единовременное пособие или жалование. Если получил то где, пользуется ли социальным обеспечением.

Благодаря этим скупым сведениям, можно немного узнать об этих людях.

Например, Веселов Иван Григорьевич — мариец из деревни Токтар-Сола. Воевал в 18 стрелковом полку. Практически всю войну пробыл в плену, попав в него 29 декабря 1914 г. и вернувшись 18 августа 1918 г. » Здоров. Обмундирование в Москве получил, единовременное пособие не получает, социальным обеспечением не пользуется».

В одном полку с Веселовым воевал его земляк Глазырин Ефим Изосимович из д. Васи Илем. Попал в плен в 1916 г., вернулся домой 2 мая 1918 г. Про него сообщалось, что «ранен», очевидно, был контужен.

Вообще состояние вернувшихся солдат оценивалось как «Здоров, ранен, слаб, ненормальное». Под последним очевидно подразумевалось умственное расстройство. Обширен и список военных частей, в которых довелось повоевать вятчанам из Конганурской волости: 158, 306 запасные полки, 33 стрелковый полк, Восточно Сибирская артиллерийская бригада, 63 Угличский полк и другие.

Те, что были поздоровее, конечно дома долго не задержались. Впереди их ждала новая война, новые смерти и новые пленения…

Список военнопленных умерших в Яранской больнице.

1. Станислав Зимон (умер 21 ноября 1915 года в возрасте 33 лет)
2. Пауль Мекленбург (умер 19 ноября 1915 года в возрасте 33 лет)
3. Пауль Гаазе (умер 21 ноября 1915 года в возрасте 23 лет)
4. Карл Клос (умер 23 ноября 1915 года в возрасте 24 лет)
5. Шандор Замби (умер 24 ноября 1915 года в возрасте 29 лет)
6. Альбин Грудман (умер 22 марта 1915 года в возрасте 25 лет)
7. Михаель Осиф (умер 26 ноября 1915 года в возрасте 30 лет)
8. Фридрих Михель (умер 26 ноября 1915 года в возрасте 34 лет)
9. Карл Тестотник (умер 27 ноября 1915 года в возрасте 41 года)
10. Иосиф Христиан (умер 24 ноября 1915 года в возрасте 38 лет)
11. Альберт Шумахер (умер 24 ноября 1915 года в возрасте 26 лет)
12. Август Гельзен (умер 24 ноября 1915 года в возрасте 39 лет)
13. Шандор Фозекаш (умер 12 марта 1915 года в возрасте 31 года)
14. Мартон Зарго (умер 1 апреля 1915 года в возрасте 32 лет)
15. Иштван Иссарож (умер 15 марта 1915 года в возрасте 27 лет)
16. Франц Тесарек (умер 9 апреля 1915 года в возрасте 38 лет)
17. Иосиф Мокдель (умер 16 марта 1915 года в возрасте 28 лет)
18. Антоль Шимон (умер 28 февраля 1915 года в возрасте 40 лет)
19. Воймунд Штокер (умер 14марта 1915 года в возрасте 28 лет)
20. Армин Штерн (умер 7 сентября 1916 года)
21. Иохан Чадо (умер 16 февраля 1916 года)
22. Иштван Легоцки (1893 – 1916)
23. Военнопленный поручик Ернст Даннекер (умер 26 марта 1916 года)

Использованы материалы книги автора «Уржум: два берега жизни» и публикация Ксении Халтуриной, учащайся МКОУ СОШ с УИОП №3 г. Яранска Кировской области(Рук. М. Ю. Кожинов),«Военнопленные времен Первой мировой войны в Яранском уезде».

Фото из группы «Здравствуй, Яранск»: https://vk.com/helloyaransk?w=wall-107633612_458%2Fall&z=photo-107633612_389787954%2Fwall-107633612_458