Отрицающий всякие «измы», художник Александр Мочалов прочно обосновал ся в реальности, которая потрясает его своим совершенством. И главные в ней — русские женщины.
Бесспорно, важнейшее событие нынешней осени — юбилейная выставка самого затейливого (в поиске своего языка и формы), трудночитаемого и культуроемкого из здешних художников. Который, так повелось, никогда и никого не оставляет безучастным к его творчеству. Все что угодно: отторжение, раздражение, злость, непонимание, слезы восторга и умиления, нескрываемая уважуха — но не равнодушие. Только совсем уж
тупой или праздный не составит личного впечатления глядя на этот могучий фонтан образности, культурных отсылок к популярным источникам, взрывной энергии цвета и легко читаемой любви автора к дорогим ему людям и лицам. (По силе духовного заряда все это можно сравнить лишь с посмертной выставкой Александра Самсонова пару лет назад. Перед живописью которого Мочалов преклоняется и ставит много выше своей).
«Красить» в своей мастерской ежедневно, без отпусков и забот о хлебе насущном, без отлучек из Вятки — вот смысл и содержание жизни, которую художник планирует окончить не иначе как с кистью в руке. Окруженный при этом родными и близкими, патриарх большого разветвленного рода.
О своей редкостной везухе — найти верного, тонкого и прекрасного друга на всю жизнь, его ангела-хранителя — он все время твердит, не переставая воспевать. Иконописный лик поэта Людмилы Суворовой узнается практически во всех эпических и семейных сюжетах как символ женственности, кротости и внутреннего света, мы к этому давно привыкли и уже не сопротивляемся. Семья для Мочалова — источник Всего, в ней с
лихвой и любви, и культуры, и творческого самовыражения. Эти в
общем-то банальные и простые истины он убедительно и небанально воспел на своем собственном живописном языке, сделал их фактами высокого искусства. Вот потому они так и действуют, и выжимают слезы.
Одна проблема: тематический охват его работ, а заодно и авторских амбиций таков, что трудновато прочесть многие сюжеты адекватно замыслу. Он говорит — это ничего, главное уже сделано, если «вибрации, исходящие от работ, вызовут у вас ответные колебания и вы испытаете некоторое волнение, природа которого неясна…» Однако у людей не весьма искушенных, особенно в сложных темах на библейские и русские былинные сюжеты, подчас могут возникать весьма причудливые трактовки!
По залам этой выставки «Наблюдатель» перемещался в замечательной компании с Ольгой Самсоновой и Алексеем Погребным и не заметил, как в свободных интерпретациях увиденного промелькнули два с половиной часа. В результате мы с Ольгой Валентиновной такого напридумывали! (хорошо еще, Алексей Иванович консультировал нас по библейской истории). Так что не обессудьте, дорогой Александр Петрович, если
вблизи креста кто-нибудь увидит Иуду вместо Христа.
Наиболее впечатляющ и амбициозен все же цикл по булгаковскому
«Мастеру», где художником сделаны важные культурные открытия и
визуально освежены образы этого самого переоцененного литературного произведения 20 века. Сцена роковой встречи с желтыми цветами, мастер с любимой в подвальчике, чудесное явление Москве невинного Воланда (куда ему до земного советского Сатаны!), а также завершающая фаза полета Маргариты — живописные авторские трактовки большой силы. А сцена единения влюбленных, как христианское «да прилепится жена к
мужу», это вообще, как выяснилось, его трактовка рая.
— Какие там белые одежды! В описании ада-то многие преуспели, и Босх, и Данте, а насчет рая как бы слабоваты все. Вот я и подумал…, — поясняет художник. При том что в парном портрете Булгакова с Еленой Сергеевной явно наличествует диссонанс: не читаются они вместе.
И это все о НЕЙ
А еще Мочалов к своему юбилею воздал-таки русской бабе, агромадным программным полотном «Страда» на фронтальной стене последнего зала. Мирное, равно как и скорбное бабье воинство в платочках, из старых и малых, вооруженное граблями (однако не вилами!), идет собирать урожай. Страда от слова страдание, и понятно, что ничего особо хорошего не пожнут бабы в стране России, где муж дик, пьющ и неблагонадежен. Даже стих своего сочинения на эту вечную тему прочитал нам Александр Петрович. Вот, говорит, мужики думают, что владеют миром, а на самом-то деле ими владеет Женщина.
А как же иначе, когда и жизнь, и смерть — это все Она. Самая
на выставке трогательная, на наш вкус, это вещь про двух баб: одна-то голая по снегу в вечных российских сумерках на цыпочках идет, с полными ведрами беды, а в другую сторону другая — одетая и с косой, но не менее миловидная и не злая. Русская смерть ведь тоже уважения требует. По-видимому, актуальная для Мочалова житейская альтернатива просматривается в прелестной живописной метафоре евангельской легенды про Марию и Марфу (сестры Лазаря из Вифании) — одна живет по закону и старательна в быту, другая праздная и с сигаретой в руке, но взыскует чего-то куда более важного и нематериального: Духа и Веры.
При том что мужики — это ведь и вся русская культура. Тут Гоголь, Пушкин, Окуджава Булат Шалвович, трогательный юнец с тонкой шейкой Лермонтов («Выхожу один»), стиляга Тарковский.. («каждый имеет лично к вам отношение?» — МЛ. — Да все они — это я», — скромно отвечает АМ). А товарисчи художники! Колоритней и интересней чем даже в жизни: смешной усатый Белик, царь Муллин, бедолага Румянцев, роковой глазастый
Ронжин, внимательная Тимкина, трепетный и романтичный Наумов. Любовь и боль художника — в напряженных портретах почивших Учителей, и многих сопровождает бутыль, не без того. Как это, говорю, вы всяко деформируете, ломаете лицо, а получается все равно похоже?
— Оттого и похоже, что деформирую.
— Так не пора ли уже выходить на мировой уровень?
— А чем тебе наша Вятка не нравится? все с французами охота общаться? Я как представлю, каких усилий потребует этот мировой уровень… А деньги? Они тоже ведь, насколько я понимаю, если уж появятся, тебя в покое не оставят. Нет уж, пусть все идет как есть. Говорю же, я и так живу в раю. Хватило бы на краски…
За вдохновением никуда далеко ходить и ездить не надо: темы буквально под ногами, вся русская литература к его услугам, а персонажи рядом. Жизнь удалась. Государство определило свободному художнику пенсион в размере 6 тыс. Что до целевой аудитории, то ее — жаждущей духовности интеллигенции — здесь пока хватает.