Дорогой красноармейца Сухова

Два месяца добираются до дома беглецы из дагестанского рабства

Сбежав из Махачкалы 5 июня, Костя и Катя, стоя с протянутой рукой у стен Успенского собора, просят кировчан помочь им собрать денег на дорогу.

— Вы не думайте, что мы конченые бомжи или не хотим работать — в Дагестане мы вкалывали с рассвета до темна за тарелку баланды, только на работу никто не берет — чужаки мы, без документов. А здесь стоим потому, что река рядом — можно помыться, постираться. Спим-то мы на картонке, картонкой же укрываемся. Хорошо, что пока тепло — можно и на земле, — рассказывают о себе беглые рабы.

Константин Самороко родом из Рубцовска — городка старинного, тихого и приземистого, что под Барнаулом. Жил городок благодаря бывшему там известному тракторному заводу: «Работал я механосборщиком. Получал 12-13 тысяч — для нас это очень хорошие деньги», — говорит 41-летний Костя. Два года назад завод закрыли, и пошли алтайские по свету за заработком. Так оказался Константин в Москве.

— Снял комнату, работал на трех вокзалах. За любую брался: грузить, носить, таскать — жить можно, но хотелось заработать. И тут один предложил: езжай в Дагестан, там на кирпичном заводе по 40-50 тысяч в месяц платят. Еда и жилье — за их счет. Я — дурак, нет, чтобы подумать или спросить у кого: какие в Дагестане заводы?

Как вспоминает Константин, посадили его в автобус, на дорогу рюмочку подали, и два дня, пока до места не добрались, был он в забытьи. Запомнил только последний участок дороги: от Махачкалы, как в аэропорт ехать, напротив которого завод. А точнее, несколько бараков, поле и гора глины. Он спросил: а где завод? Ответили: это и есть — полевой завод.

— Было это на старый Новый год. Дали мне день-два с дороги отдохнуть, а потом началось. Поднимали нас с рассветом: часов в пять утра. В девять завтрак — давали чашку варева, что-то типа каши. Через несколько минут снова в поле, где прессовали и обжигали кирпичи. Работали до поздна, до темноты. В апреле там уже пекло под тридцать. Обгорал до мяса. Вечером приползешь в барак, тебе чашку баланды. Еще давали сигареты и сто грамм на ночь. Там я пить приучился. Мясо? Не смешите, какое мясо. Вы у Кати спросите, она на кухне работала.

Вместе бежать легче

Катя — девушка с Урала. Одна — одинешенька, росла в детдоме. Как родилась — так сразу на госхарчи. В Дагестан тоже поехала, чтобы заработать, ей за поварскую специальность обещали 20 тысяч.

— Из чего готовили? Дрянь, гниль, просрочка — другого не давали. Лучшее — картошка, но тоже вся гнилая, дряблая. Конечно надеялась, что со мной расчитаются, обещали же, вот поэтому и терпела.

5 июня в день своего рождения Константин попросил у надсмотрщика часть зарплаты — по его подсчетам, тысяч двести уже накопилось, но услышал в ответ: ты ничего не заработал. А те копейки, что полагаются, уже проел. О паспорте, который забрали сразу же, как приехал, с Костей даже говорить не стали. И тогда он понял: надо отсюда бежать. Так и ушли в ночь вместе с Катей. У нее, правда, паспорт при себе имелся.

— Брели в Махачкалу пешком, без копейки денег. По дороге подошел местный мужчина, представился, говорит, работа есть. Я ему чуть в морду вначале не дал. А потом выяснилось — хороший человек. Мы в саду у него работали, деревья окапывали. Дал он нам четыре тысячи, и мы на электричке до Волгограда. Там свои, полегче, — вспоминает Костя.

В Кирове деньги и припасы у беглецов закончились. Пришлось побираться. Но подают здесь мало — хватает на хлеб, а на билеты за всю жизнь не собрать. Добрая прихожанка дала Константину свой сотовый, он позвонил брату — единственная близкая душа на свете. Брат сказал: конечно, приезжай. Но деньгами не помогу — сами в нищете.