После «ясного как солнце сообщения» от четы московских художников Лубенникова-Глебовой в мраморном музее настал черед совсем иного искусства: переполненного напряженно-отчаянной образностью, отображающего основные гуманитарные трагедии недавнего росиийского прошлого и настоящего.
Художник из Новгорода Великого Дмитрий Кондратьев не так знаменит, как его предшественники по экспозиции, но зато неравнодушному зрителю предоставляется возможность самостоятельной расшифровки экспрессивного языка его символов, через которые он видит и доносит до нас этот, в целом лишенный какой-бы то ни было внутренней гармонии, мир. Только в считанных работах можно наблюдать покой и согласие с порядком вещей, таких как «Едино цело» (парный портрет: художник там, по-видимому, с супругой), или чудный, выполненный в чистых красках, не менее жизнеутверждающий дуэт: бабка с котом. Точнее, кот с бабкой.
Ну, и если не считать его правильной «советской» графики с металлургами-сталеварами, живописующей сильных людей труда. Однако авторы экспозиции видимо, намеренно, объединили этот несколько стандартный социальный оптимизм с диаметрально противоположным вектором: через один идут графические картины, навеянные бодлеровскими «Цветами зла». Где нечеловеческий излом, напоминающий телесные деформации Пикассо, скажем, в «Гернике», проходит по всем многочисленным персонажам этой нервной поэзии. А также с офортами потрясающе точной образности на тему основных произведений Платонова: «Чевенгур», «Котлован», «Ювенильное море» — черное на черном вполне соответствует подземно-хтоническому языку его прозы. Но, кстати, и у позитивных людей труда в графике Кондратьева тоже можно обнаружить человеческие, даже беззащитные лица. Такова будет птичница, держащая петуха, с детски обиженным ртом.
В живописи художник пользуется, в основном, методом наивного реализма, который иногда восходит к прямому символу: таким образом драматизм усиливается. Особенно убедительно этот метод работает в литературоцентричных темах («Красное колесо», «В круге первом», портрет Солженицына), в сюжетах социально-политической направленности, которых безмерно много: Чернобыль, гулаг, драма деревни, раскрестьянивание страны — с использованием емких символичных фактур, таких как грубые холстины, обрывки советских газет. Крестики церквей перекликаются с звездочками колючей проволоки.
Символами недобрых вестников работают и птицы с подломленным крылом, и животные-разрушители (вепрь, бык), которые топчут и мнут под собой все живое. Однако всегда у Кондратьева позитивны и обнадеживают кони, написанные условно. Будучи изображены в триколоре, они даже взяты в логотип и, видимо, являются респектабельным брэндом.
По мнению одного из кировских художников, успех и воздействие на з рителя этих замысловатых, часто перегруженных внутренней конфликтностью картин напрямую зависит от композиции. Если она хорошо выстроена, то любой символ сразу оказывается на своем месте и легко читается, а красота оказывается даже главнее идейной составляющей. К счастью для кировского зрителя, таких картин у Дмитрия Кондратьева очень много, а сама выставка, может, и тяжеловата для лета и отпускников, зато представляет довольно редкий у нас тип художника страстного, углубленного, откликающегося на все язвы и боль времени, ответственного перед историей.
Однако и у него не без специфичного юмора: в автопортрете человек с балалайкой и книжкой под мышкой не обращает внимания на угрозу, идущую сверху, где по небу на облаке, похожем на бомбу, едет танк.
